Цветаева Марина
«Повесть о Сонечке»

Расширенные ужасом, еще огромнейшие, торжественные глаза. Соответствующим голосом (голос у него был огромный, странный - в таком маленьком теле), но на этот раз огромнейшим возможного: целым голосовым аидовым коридором:

- Я... узнал... Мне Е. Я. сказала, что вы... нынче... едете за границу?

- Да, Павлик.

- Марина Ивановна, можно?..

- Нет. У меня до отъезда - час. Я должна... собраться с мыслями, проститься с местами...

- Но - на одну минуту?

- Она уже прошла, Павлик.

- Но я вам все-таки скажу, я должен вам сказать (глубокий глоток) - Марина, я бесконечно жалею о каждой минуте этих лет, проведенной не с вами...

(У меня - волосы дыбом: слова из Сонечкиного письма... Значит, это она со мной сейчас, устами своего поэта - прощается?!)

- Павлик, времени уже нет, только одно: если вы меня когда-нибудь - хоть чу-уточку! любили, разыщите мне мою Сонечку Голлидэй.

Он, сдавленным оскорблением голосом:

- Обещаю.

========

Теперь - длинное тире. Тире - длиной в три тысячи верст и семь лет: в две тысячи пятьсот пятьдесят пять дней.

Я гуляю со своим двухлетним сыном по беллевю`скому парку - Observatoire. Рядом со мной, по другую мою руку, в шаг моему двухлетнему сыну, идет Павлик А., приехавший со студией Вахтангова. У него уже две дочери и (кажется?) сын.

- А... моя Сонечка?

- Голлидэй замужем и играет в провинции.

- Счастлива?

- Этого я вам сказать не могу.

========

И это - все.

========

Еще тире - и еще подлиннее: в целые десять лет. 14-ое мая 1937 г., пятница. Спускаемся с Муром, тем, двухгодовалым, ныне двенадцатилетним, к нашему метро Mairie d'Issy и приблизительно у лавки Provence он - мне, верней - себе:

- A American Sunday это ведь ихнее Dimanche Illustr?21!

- А что значит - Holiday?

-