Цветаева Марина
«Повесть о Сонечке»

Все было огромное, просторное, запущенное, пустынное, на простор и пустоту помноженное, и тон всему задавал чердак, спускавшийся на второй чердак и оттуда распространявшийся на все помещение вплоть до самых отдаленных и как будто бы сохранных его углов.

Зиму 1919 г., как я уже сказала, мы - Аля, Ирина и я - жили в кухне, просторной, деревянной, залитой то солнцем, то луною, а - когда трубы лопнули - и водою, с огромной разливанной плитой, которую мы топили неудавшейся мушиной бумагой какого-то мимолетного квартиранта (бывали - и неизменно сплывали, оставляя все имущество: этот - клейкую бумагу, другой тысяч пять листов неудавшегося портрета Розы Люксембург, еще другие - френчи и галифе... и все это оставалось - пылилось - и видоизменялось - пока не сжигалось)...

Итак, одиннадцать часов вечера Страстной Субботы. Аля, как была в платье - спит, я тоже в платье, но не сплю, а лежу и жгу себя горечью первой в жизни Пасхи без Христос Воскресе, доказанностью своего собачьего одиночества... Я, так старавшаяся всю зиму: и дети, и очереди, и поездка за мукой, где я чуть голову не оставила, и служба в Наркомнаце, и рубка, и топка, и три пьесы - начинаю четвертую - и столько стихов - и такие хорошие - и ни одна собака...

И вдруг - стук. Легкий, резкий, короткий. Команда стука. Одним куском - встаю, тем же - не разобравшимся на руки и ноги - вертикальным пластом пробегаю темную кухню, лестницу, прихожую, нащупываю задвижку - на пороге Володя, узнаю по отграниченности даже во тьме и от тьмы.

- Володя, вы?

- Я, М. И., зашел за вами - идти к