Цветаева Марина
«Повесть о Сонечке»

И вот, подняв ручку на плечо невидимого и очень высокого танцора, доверчиво вложив ему в руку - левую, чуть откинув стан на его невидимую левую, чуть привстав на носках и этим восполняя отсутствие каблуков, овеваемая белым платьем и овевая меня им...

Она его, фонтан, именно обтанцовывала, и этот фонтан был - урна, это было обтанцовывание урны, обтанцовывание смерти...

Das M?dchen und der Tod7.

========

- Марина, всJ у меня уменьшительное, все - уменьшительные: все подруги, вещи, кошки, и даже мужчины, - всякие Катеньки, кисеньки, нянечки, Юрочки, Павлики, теперь - Володечка... Точно я ничего большого произнести не смею. Только вы у меня - Марина, такое громадное, такое длинное... О, Марина! Вы - мое увеличительное.

========

Сонечка часто думала вслух, я это сразу узнавала по ее отсутствующим, донельзя раскрытым спящим глазам, глазам - первого раза (?Разве это бывает - такие метели, любови...?).

Тогда она вся застывала, и голос становился монотонный, насказывающий, тоже спящий, как глаза, голос, которым матери убаюкивают детей, а дети - себя. (А иногда и матери - себя.) И если она на реплики - мою или Володину - отвечала, то делала это как-то без себя, тоже во сне, без интонации, как настоящая сомнамбула. Нет, не думала вслух, а вслух - сновидела.

- ...Вот одного я еще никогда не любила - монаха. Не пришлось.

- Фу, Сонечка!

- Нет, Марина, вы не думайте - я не про православного говорю, бородатого, а про бритого: католического то есть. Может быть совсем молодого, может быть уже старого - не важно. В огромном, холодном как погреб монастыре. И этот монах один живет - была чума и все умерли, вымерли, он один остался - творить Божье дело... Один из всего ордена. Последний. И этот орден - он.

- Софья Евгеньевна, -