Клюев Евгений Васильевич
«Зелёная земля»

А к одной из спиц крепится на тонюсенькую леску

здесь, поблизости, – и, в общем, не желает удаляться,

что неважно и, к тому же, в принципе неинтересно…

Вот

на часах четыре стрелки, очень даже расписные,

что показывают время – время, в сущности, двойное

(например: пора проснуться и давно пора обедать,

или: нам пора на службу и пора нам бить баклуши).

При часах –

на

и под тяжестию гири эта самая тарелка

начинает оседать.

VII

Но загадка оседанья разрешается мгновенно:

под тарелкой

и при сжатии спиралей происходит надуванье

ёмкостей бездонных – паром, кислородом или небом…

К окончанью этой мощной, этой громкой процедуры

вся конструкция приходит в беспокойное качанье

и – внезапно отделяясь сразу от всего на свете -

эта шаткая постройка, эта адская машина,

эта братская могила начинает уплыванье

по пустому небосклону в направлении Тибета, -

и ликует обитатель: говорили «не поедем»,

говорили «не потянем», говорили «сил не хватит»,

говорили «что за глупость это всё на самом деле»,

а смотрите: потянули, а смотрите: сил хватило,

а смотрите: полетели – и летим уже порядком,

вот уж миг летим, допустим, вот уж час летим, допустим,

в направлении Тибета, в направлении Тибета…

1

Если долго лететь по небу… по небесам,

вспоминаются друг за дружкой то дом, то сад -

я сегодня, летя по небу, о них писал…

в смысле, думал – мне было не на чем записать.

И они затерялись где-то меж облаков -

истончившись до пара сизого, до дымка,

превратившись в пару каких-нибудь пустяков

перед этим вечным понятием – облака.

К дому с садом ещё полагался вечерний чай,

кофе на ночь и йогурт утром – наоборот,

и сбегала слеза по скатерти невзначай,

и, надкушенный, сильно хмурился бутерброд.

А калитка пискнула тоненько, как щенок,

а густая пряжа запуталась вся вконец…

И хотелось смеяться – только никто не мог -

и пустая мольба смутилась и пала ниц.

А ещё полагалось