Клюев Евгений Васильевич
«Зелёная земля»

сожалею, мой друг, сожалею!..

Среди праздников долгих и кратких забав

это Аттика, значит, хрустит на зубах,

чтобы, стало быть, не забывалось,

что пляши не пляши, дорогой древний грек,

но закончится и золотой этот век -

как бы музыка ни сомневалась!

Дорогой древний грек, это твой древний грех -

променять олимпийство на пару утех,

на весёлый пакетик орехов!

Вот и кончилась музыка, и поделом -

только Муза махнёт обветшалым крылом,

сев в автобус и тут же уехав…

И мелькнёт в облаках полуночный Господь,

и ты сложишь персты в небольшую щепоть -

для того чтобы взять из солонки

пару новых крупинок. Крестись не крестись,

прохрустишь всё равно свою жизнь… свою жисть -

пачкой чипсов, орешков, соломки…

16

…а серьёзно взглянуть – так о чём ни писать,

всё равно получается о небесах:

остальное, выходит, – пустое…

Шёл вчера из гостей, поднял голову: ба…

звёзды сами составились в слово «судьба» -

так случается… после застолья!

Я тяну и тяну серебристую нить,

не пытаясь уже ничего объяснить,

ибо мало чего понимаю.

Попытался тут было понять одну тварь -

божью тварь… да у нас очень разный словарь:

божья тварь оказалась немая.

Вообще, что касается тварей – я сам

склонен, как бы сказать, не всегда к словесам

и весьма нелюбезен порою -

если старый наш Хансен гудит поутру

жёлтой травокосилкой, я лучше умру,

чем спрошу: «Как дела? Как здоровье?»

Но садовник отнюдь не такой идиот,

чтоб стоять в ожиданьи, разинувши рот:

он стартует без предупрежденья -

я о нём уже знаю поболе, чем он:

про суставы, про сына, про новый пион,

про суставы, про сына, про деньги…

И стоит моё небо над нами, как щит,

и молчит моё небо, пока он трещит, -

лишь потом, уже при солнцепёке,

говорит, что садовник душа-человек,

что он здесь до зимы, а как выпадет снег -

он исчезнет – быть может, навеки…

17

…всё листал одну книгу (в надежде прочесть),

да наткнулся на совесть, а после – на честь,

и продвинуться дальше – не вышло.

И от книги – заброшенной где-то в траве -

ничего не осталось уже в голове,

кроме разве «написано пышно».

Всё написано пышно, за