Клюев Евгений Васильевич
«Зелёная земля»

Вдруг пришел твой двойник – рассказать мне, что я не умер,

но заснул на стене подобно Шалтаю-Болтаю.

Как люблю я, Бруно, твой нездешний холодный юмор -

я хватаю его, как снег, прямо ртом хватаю!

Мне осталось только свалиться во сне – в угоду

королевской коннице всей и всей королевской рати:

там, внизу, меня ждёт уже тьмущая тьма народу,

распахнув неуклюжие, ненадёжные свои объятья.

Окончание этой истории – в общем, жуткой -

всем известно: едва ли со мною будет иначе.

И ты встретишь моё паденье стоической шуткой -

может быть, той же самой, которой встречал удачи.

Так и надо – шутить ли, жить ли… почти бредово!

И, одевшись от Valentino на занятые деньги,

выходить только в булочную – в подвале соседнего дома,

но рассматривать Копенгаген как свои владенья,

пребывать в одиночестве, но обходиться с ним едко,

представать перед ним то в одной, то в другой личине -

и, не имея перед собой вообще никакого объекта,

отрицать себя как субъекта – по той же причине.

Стать бы тоже как Бруно – хотя бы только снаружи!

Взять бы как-нибудь вечером перестроить все струны…

Ан – не выйдет! Да и сам ты считал, к тому же,

что на свете достаточно и одного безмозглого Бруно.

Записка двадцать седьмая,

сестре

Я, наверно, тебя немножко расстрою,

если сразу признаюсь – как-нибудь попрямее,

что о том, как брат разговаривает с сестрою,

я понятия просто вообще не имею.

Да и откуда ж такое возьмётся понятье?

Ведь для этого надо, чтоб в пустом моём мире,

например, завелись бы сестры и братья,

каковых, к сожалению, нет и в помине.

Но – сестра моя! Может, ты всё-таки вспомнишь,

как мы вместе с тобой не росли в одном доме

и поэтому вдруг поспешишь мне на помощь -

со свечою на узкой дрожащей ладони.

И пойду я на свет – на далёкий, на одинокий,

на волшебную палочку, на стеариновый стержень,

я пойду по воде – и сухими останутся ноги,

потому что вода меня держит… свеча меня держит.

И приду я однажды, появившись