Клюев Евгений Васильевич
«Зелёная земля»

Впрочем, паузы хватит с лихвой – и просохнуть чернилам,

и дойти похоронкам, сухим и шершавым, как вереск,

разносимым миролюбивыми голубями

вроде веточек мира… такого непрочного мира,

распластавшей короткие крылья на пути у снаряда:

между ними – ущелье, и в нём на минуту застряла

золотая минута молчанья, но… канула в пропасть.

Ни о ком ничего не сказали: уже позабыто

и самой-то войны развесёлое грозное имя!

Впору спрашивать старцев: на то ведь они и деревья,

чтоб всегда выживать и являться на переклички, -

дескать, ради чего разгорелся сыр-бор, и чего добивались,

и за что умирали так празднично и так охотно,

и где все командиры, когда тут одни рядовые…

Старцы многое помнят: на то ведь они и деревья,

переписывающий старинные длинные свитки

языком современным – конечно же, больше понятным,

чем какой-нибудь мёртвый, давно опочивший в Бозе!

У него, у редактора, обычно плохо с глазами:

близорукость, как правило… вечная близорукость:

он умеет увидеть снаряд, но вблизи от снаряда

никогда не заметит бабочки – не говоря уж о смерти.

У него ненадёжная память, он путает цифры:

например, для него герой под номером Сто Пятнадцать -

то же самое, что под номером Два Миллиона Тридцать.

И к тому ж, он считает, что будет гораздо лучше

ни на наш с вами век, ни на чей-нибудь век подольше:

и опять пролетают снаряды у самого сердца -

и опять далеко до ближней оливковой рощи.

Вездесущий божок из местных торгует водкой,

продавая её тайком боязливым солдатам,

чтобы те распевали – с иголочки новые – песни,

и бросались в бой, и в бою, как львы, умирали.

Налетает ветер, хороший северный ветер

и выветривает из памяти жизнь шальную,

а