Клюев Евгений Васильевич
«Зелёная земля»

туман сползает с низких веток -

и так светла и коротка

улыбка ночи напоследок!

Гуляй, моё счастье, не тут – так там,

не там – так ещё где-нибудь:

гуляй, я хожу за тобой по пятам

и твой выпрямляю путь.

Гуляй, моё счастье, не с тем – так с тем,

а хочешь – так с тем и с тем,

гуляй, я тащусь за тобой, как тень,

твою охраняя тень.

И то, моё счастье, о чём тужить -

весь мир запахнув в пальто:

ведь сколько с тобой нам осталось жить?

Каких-нибудь там лет сто -

лет сто потянуть этот лёгкий вдох

и выдохнуть так: прости.

А все твои спутники… дай им Бог

забыть тебя на пути -

в тот край, где гобой протрубит отбой

и ангел погасит звезду,

куда никто не пойдёт за тобой,

а я за тобой – пойду.

День за мыслями грешными

пролетел, прохрустел -

шоколадом с орешками,

шелухой новостей,

и румяное облачко

догорает, шурша, -

это райское яблочко

или это душа.

Ты уж, душенька, старишься,

а туда ж – кочевать

да вдали от пристанища

своего ночевать!

И опять моя странница,

погуляв в небесах,

обещает исправиться

и меня не бросать.

Прийти к тебе ни с чем, как есть -

всё потерялось по дороге:

коротенькое слово «честь»,

коротенькая мысль о Боге,

сухой вопрос какой-нам-толк?

сухой ответ да-никакого…

и некий долг-зубами-щёлк,

и непонятно чьи оковы.

Мы наживём, дай только срок,

с тобой не меньше, чем имели,

и сложим всё, в чём будет прок,

в коробку из-под карамели.

Ты скажешь: «Сколько набралось

сокровищ караван-сарая!» -

перебирая горстку слёз

и вздохов гроздь перебирая.

Зелёного неба, весёлого неба края,

смотри, зацветают тяжёлой лиловой сиренью -

и низкие птицы, неправильно небо кроя,

рисуют на нём долгожданной грозы появленье.

Пора нам, гроза, собираться в недолгий наш путь:

ребёнок юлу раскрутил – и в природе жужжанье,

пора разрушать… это только потом как-нибудь

мы в бархатной с вами походим по дому пижаме!

Вот-вот он распляшется, этот сиреневый бунт -

и надо навстречу послать ему доброе слово.

Уж как ни бедны мы, а каждому хватит на фунт,

к примеру, хоть лиха– отчаянного, грозового!

И кто его знает,