Клюев Евгений Васильевич
«Зелёная земля»

и молчит, и не скажет ни слова,

а прекрасная Vita Nuova

лёгкой лодкой плывёт по воде.

Это всё уже неважно,

это всё уже не суть:

скрипка-и-немножко-лажа -

Бог желает отдохнуть.

Бог сказал, ничто не ново.

Мирозданье, поостынь!

Всё равно до Дня Седьмого -

сколько? Ровно шесть пустынь.

Как это – воздать сторицей

или, скажем, рваться в бой?

Если что-то сотворится,

то не мной – само собой.

Из каких-нибудь материй,

неизвестных естеству,

из фантазий, из мистерий

не во сне – так наяву.

Помнишь музыку былого

в переплёте золотом?

Там, в Начале, было Слово,

да забылось, что потом.

…В этом городе прекрасных миражей,

где действительность не знает, что ей делать,

было столько уже разных виражей

на мостах и мостовых заледенелых!

Появлялось божество из-за угла,

и два призрака владели нищей нишей,

и судьба моя меня подстерегла

львиной мордой, неожиданно возникшей…

Это было – я не помню, на каких

длинных улицах без всякого названья

и в каких-то переулочках глухих,

где встречались вы не с нами, мы не с вами,

где к утру уже от жизни кочевой

и от жизни вообще – такая жалость! -

вдруг совсем не оставалось ничего,

сновиденья – и того не оставалось!

А был когда-то розоват

наш белый свет – и, между нами,

приятно было называть

своими – вещи – именами

и говорить: кольцо, стрела

и поплавок из пенопласта! -

какие громкие дела,

какое лёгкое богатство…

Вот так, длина, и ширина,

и угловатость, и овальность:

мы называли имена -

и вещи тут же отзывались.

Но искоса, не в полный глаз

всё это время жизнь другая

хитро разглядывала нас,

наш смутный час подстерегая, -

Искусство… кто же виноват,

что ты всегда шутило с нами

и заставляло называть

чужими – вещи – именами!

Минувшая жизнь, имперфект и аорист -

подумайте, что за дела!

Я вдаль проводил мою повесть, как поезд,

и повесть, как поезд, ушла.

Зелёный фонарик далёкой свободы

уже догорает – и вот

затеплился красный фонарик: субботы

и милых домашних забот.

Убрать со стола, заварить себе кофе -

и долго смотреть из окна

на двор в сентябре, на качели в покое,

на облако в виде слона.

И вдруг – отойти