Клюев Евгений Васильевич
«Зелёная земля»

и что их могло так роднить…

Там мотылёк один порхал,

и там гуляла мэдхен -

и шла беседа по верхам,

на малых скоростях:

на языке таком родном,

таком смешном и ветхом,

как этот город за окном,

протёртый на локтях.

А мотылёк – он был пострел,

сперва, конечно, юный,

но он стремительно старел,

пока беседа шла,

и мы старели вместе с ним

и вместе с этой руной,

и плыл над нами горький дым

минувшего числа.

Ах, не добился ничего

пострел от строгой мэдхен,

а жизнь закончил кочево -

исчезнув в облаках,

и завершился б их роман

словцом, понятно, метким -

да вот… надолго задремал

крючок в ночных руках.

1

На дешёвой такой, на бездарной такой оперетте

побывав и сочтя это всё бесконечно чужим,

потянулась к чему-нибудь – к яду, к петле, к сигарете,

к чашке кофе, к перу – сорокавосьмилетняя жизнь.

Не желает, не хочет, не может и не долженствует,

а тем паче не сеет, не пашет и даже не жнёт,

и её не заставишь – тяжёлую, полуживую -

натянуть на себя ничего из того, что ей жмёт.

Только кутает голову в тёплое, рифмы бормочет -

ни к чему не ведущие рифмы (но как хороши!) -

и на это хотя бы уж не отдаёт полномочий,

устремив в неприятелей все свои карандаши.

Телефон отключила и, тем распростившись со всеми,

загнала себя в угол и не покидает угла -

и не видит системы в своей кровеносной системе,

и порядка – в порядке вещей, и немножечко зла.

Как дела – да никак не дела, огрызается тихо,

и потом огрызается громко, а как – умолчу…

И, готовая вспыхнуть, хохочет большая шутиха,

не влияя практически на небольшую свечу.

2

Сорокавосьмилетняя жизнь – это время такое…

это место такое – почти уже взорванный дзот.

Не звоните и не навещайте, оставьте в покое:

мы потом ещё встретимся… если уж не повезёт!

Потому как в преддверии боя, в преддверии дыма

тела нет, а душа так и так ничего не должна:

все долги прощены и забыты, Земля нелюдима -

и уж если нехватка чего, то короткого сна.