Клюев Евгений Васильевич
«Зелёная земля»

и, навравши с три короба, вынести короба

и потом заплясать или, скажем, заголосить

от того, до чего же милостива судьба.

Быть правдивым не полагалось: Аэрофлот

вынуждал изворачиваться, заметать следы -

день упрямился и, не желая идти вперёд,

всё канючил: то пенталгин, то стакан воды.

Только в небе всё стало вновь на свои места:

на минуту сгустились… рассеялись дом и сад -

и подумалось: жизнь, наверное, прожита -

не забыть бы… да было не на чем записать.

2

Время, стало быть, – этакий нежный тать, -

потихоньку стащило дни, фонари, дома:

человек ты небесный, не полно ль тебе летать -

человек ты земной, не сойти бы тебе с ума!

Облака твои здесь превращаются там в снега,

в непролазную грязь на дорогах и вдоль дорог…

Там, внизу, ты судил бы не выше бы сапога -

здесь ты судишь как бог, но какой же ты к чёрту бог!

Ты сапожник, заброшенный в небо на два часа,

ты безбожник, себя зачисливший в сонм богов,

ты не вяжешь лыка, ты попросту напился -

ты таков, как все, и нисколечко не другов!..

Вот тебе вертикаль, о которой ты бредил там,

и на лестнице – Яков, качающий головой:

ибо вслед за тобой взбирается по пятам

всё, что было тебе суетой, маетой, Москвой.

И тебе невдомёк, что верёвочный этот брод

ненадёжней, чем все твои бездны, небесный гость,

ненадёжней, чем время, чем память, чем гололёд,

ибо зреет и зреет внизу, тяжелея, гроздь

обещаний пустых, невесомых обид, долгов,

полоумных надежд ни на что и на всё подряд…

Ах, по небу ходить хорошо: не слыхать шагов

и светила – дневное с ночным – сообща горят…

Но не выдержит лестница – не для тебя свита,

да и вспомни-ка… сколько тебе уже полных лет!

И отторгнет тебя безгрешная высота,

и задумчивый Яков помашет рукою вслед.

3

Собиратель иллюзий, коллекционер химер,

превращатель всего в песочные словеса,

объясни наконец, как же так оно, например:

в три поднялся с земли – приземляешься в три часа!

И поди докажи, что катался на облаках,

и поди расскажи, как живётся на небесах, -

ни единой звезды не осталось в твоих руках,

ни единого