Клюев Евгений Васильевич
«Зелёная земля»

Собеседник не должен быть умным: чем он умнее,

тем он более неразговорчив как собеседник.

Я ценю в Вас головокружительное Ваше уменье

тараторить без умолку – и умертвить напоследок!

Потому что слишком многие интересные разговоры

вообще не имеют ощутительного финала.

Ну а с Вами всё честно – включая окончание грозовое,

с отключеньем, фактически, воспринимающего канала.

Это здорово – как-нибудь насмерть наговориться

и уже никогда не вернуться к любимой теме,

и уже не очнуться – ни дома, ни в местной больнице,

разве лет через двести – в совсем постороннем теле.

И – поскольку жизнь всё равно даётся в рассрочку

(а наличными было бы и не оплатить, пожалуй!) -

надо где-нибудь загодя в мыслях поставить точку

и держать её про запас на всякий пожарный.

Но, пока ты ищешь свой ключик, как Буратино,

под чужими замысловатыми небесами,

просто помни: тебя давно уже закрутила

одна дура с голубыми глазами и волосами…

Приношу извиненья за аналогию в последней фразе,

но Мальвина – такая красотка и почти святая!

Вот… а бланк мой исписан до полного безобразья,

так что – до скорого, как говорится, свиданья.

Записка тридцатая,

Иванову-Петрову-Сидорову

Дорогой Иванов-Петров-Сидоров, взятые в целом

(как одно отвлечённое – в частности и от меня – понятье)!

Находясь постоянно под неусыпным Вашим прицелом,

я устал, если честно, опасаться и обороняться

и иду прямиком: так, я слышал, идут на зверя -

или нет, на ловца… я не помню, в каком порядке, -

просто с целью признаться, не особенно лицемеря,

что все взятки с меня, извините, гладки

и что Вы надоели мне со своим угломером

(о котором я знаю одно: угломер – не лютня).

Я – с моими углами – не служу никаким примером,

ибо я тот, кто Вам не нравится, – абсолютно.

Что я скроен не так – это, в общем, давно понятно.

Это надо признать и оставить меня в покое.

Потому что… даже если на солнце бывают пятна,

то уж я далеко не солнце и всё такое.

Я пишу к Вам конкретно затем, чтобы Вы отныне

не включали овцы паршивой в